– Удача, Прохор Аверьянович! – радовался Гоша. – Кадр из общего снимка!
– И что это за снимок? Откуда?
– Не так скоро. Сейчас пороемся, узнаем.
– Ухожу, дела, – выпрямился Старик.
– Прохор Аверьянович, – Гоша развернулся к нему на табуретке. – У вас были девственницы?
Самойлов застыл лицом, на всякий случай оперся о стол ладонью и покачал головой:
– Вот что я вам скажу, молодой человек: мои женщины – это мое личное дело! И хватит уже про девственниц!
– Я только хотел спросить, – на лице Гоши – ни намека на стеснение, – правда, что женщина потом… Что она всегда помнит своего первого мужчину?
– Ну, если это все, чего ты хотел добиться такой ценой!.. – стукнул себя ладонью по лбу Самойлов. – Подумай о другом – сможешь ли ты ее забыть?
– Забыть? – удивился Гоша. – Такую красавицу?
Открывая третий замок, Лера занервничала: ключ заедал, да и Элиза вполне могла за последний год сменить замки. Но вот ключ повернулся, дверь открылась.
В прихожей на тумбочке валялась женская сумочка. На пульте сигнализации у двери нужно было набрать шесть цифр: ее день, месяц и год рождения. «Это чтобы тебе, детка, легче было запомнить, да и мне, старушке, тоже», – вспомнила она наставления бабули и быстро пошарила в незнакомой сумке. Паспорт Элизы, кредитки, косметика, целая кипа визиток. Похоже, она дома! Тогда почему так тихо? Стараясь ступать осторожно, Лера обошла квартиру, шарахаясь от развешанных по стенам коллажей – похоже, бабуля поменяла привязанности: постмодернизм на фотоимпрессионизм. Присмотревшись к особенно яркому пятну полтора на полтора метра, Лера вдруг узнала руку матери, охнула и присела на удачно подвернувшийся пуфик. Женщина и мужчина с красными лицами, в которых с трудом угадывались родительские физиономии, шли на нее, сцепившись ладонями, и счастливо сверкали бирюзовыми белками в ветвистых зеленых ресницах. Свободные ладони они отдали детям – вереницы детей шли за ними двумя потоками, уменьшаясь к желто-оранжевому горизонту до размера муравьев. И дети были самые разные – с копытцами, с крыльями (небольшими, голубиными, и очень большими, волочащимися по земле), с длинными хвостиками, с ослиными ушами, свинячьими пятачками и даже с хоботами.
Впервые за последние два года Лере стало жалко маму. Она узнала себя, совсем маленькую, с фотографии в пять лет («Кого ты хочешь, девочку или мальчика?…»), внимательно осмотрела вздымающий платьице упругий хвостик с кисточкой, задорно вздернутый в общей радости шествия, и чуть не заплакала. Лучше перестать смотреть, не искать в этом хаосе Антошу (двое детишек – крупным планом, с крыльями, были ей незнакомы), а заняться делом.
Обойдя небольшую студию, Лера осмотрела спальню, гостиную и большую кухню-столовую. Прислонившись щекой к двери ванной, она кивнула себе и с максимальными предосторожностями повернула ручку. В щелочку был виден край ванны, высокая пена над ним и руки Элизы, которыми та «дирижировала». Это означало, что бабушка в наушниках залегла в ванной часа на полтора – послушать оперу.
Вернувшись в спальню, Лера отметила, что бабушка обновила мебель и вообще все переставила. Сначала она никак не могла вспомнить, где же сейф, потому что сразу после его установления в специально продолбленную нишу Элиза замаскировала дверцу отличной копией Пикассо. Не обнаружив «Любительницы абсента», Лера заглянула под несколько фотошедевров. Дверца была под изображением женщины в военной форме образца начала двадцатого века с ромашкой в одной руке и папиросой в другой.
К делу! Лера открыла рюкзак, вытащила косметичку, достала ватный тампон. Осмотрев дверцу, она кивнула – сейф тот же, старый. «Не супер-бог-весть-что, – как им доверительно объяснил продавец сейфов, – но для бытового пользования вполне пригоден».
Лера вспомнила, что Элиза засомневалась, увидев кнопочную систему набора шифра, и привела свой аргумент – на кодовом замке подъезда уже через полгода любой бомж найдет нужные цифры из-за затертостей, но продавец, сияя довольной улыбкой, с готовностью описал сложный состав лака, покрывающего кнопки и надежно предохраняющего их от малейших затертостей. Элиза все равно хотела «с вертушечкой, как в кино показывают». Оказалось, что все имеющиеся в наличии сейфы с «вертушечками» предусматривают дополнительный замочек с ключиком. «Тебе придется не только помнить пять цифр кода, но еще и место, где ты запрячешь ключ», – разъяснила Лера, указывая на явное преимущество кнопочной системы – после набора шифра раздается щелчок, дальше нужно только повернуть ручку и… дверца откроется.
Засунув в одну ноздрю тампон, Лера достала из рюкзачка плотный пластиковый пакетик с застежкой, а из него – кусок кембрика сантиметров в тридцать длиной. С момента засовывания тампона она дышала открытым ртом – медленные вдохи и выдохи, которые сменялись более короткими и интенсивными. Подтащив к дверце сейфа пуфик, Лера встала на него коленками, осторожно вынула из правой ноздри вату и засунула ее в левую. Затем, вставив в свободную ноздрю кончик мягкого кембрика, она поднесла другой его конец к выпуклым кнопкам. Закрыла рот и втянула быстрыми вдохами воздух четыре раза – с единицы до четырех. Легкие наполнились, Лера наклонилась и выдохнула ртом. Повторила процедуру, проводя кончиком кембрика по кнопкам с цифрами от пятерки до восьмерки. Наклонилась, выдохнула ртом, опять втянула воздух через пластиковую трубочку с девятки и нуля. Вытащила из правой ноздри кембрик, из левой убрала вату, подышала носом глубоко и расслабленно. Достала из рюкзака блокнот с закрепленной в нем маленькой металлической ручкой и новый ватный тампон. Сначала она записала в блокнот пять цифр, потом засунула в правую ноздрю тампон, в левую – кончик кембрика, подышала ртом и повторила всю процедуру всасывания запаха с кнопок.