Глинтвейн для Снежной королевы - Страница 51

– Мысли остаются, а сам ты умираешь, – еле ворочая в теплой дреме языком, объяснял Самойлов. – Потом какой-нибудь человек подойдет к месту, где твои мысли остались, найдет их, обрадуется и возьмет себе… Что я такое несу, господи?… Да, получается, что у всех нас мысли не наши, а всех умерших.

– Дед, это ты говоришь или я?

– Я, – пробормотал Старик.

– Ну ладно, где же я еще могла запрятать труп?

– Трудно сказать. На чердаке, например…

– Да! – громко обрадовалась Инна. – Слушай, у нас потрясный чердак, завтра обязательно посмотришь!

Старик вспомнил странную крышу.

– Я заметил купол, значит, чердак большой, просторный и высокий. Если учесть, что он еще и хорошо проветривается, труп можно было подвесить вверху, под самым потолком. Так сказать, засушить… В холщовом мешке. Замаскировать, чтобы снизу его не было видно. В девяносто третьем году один муж таким образом засушил на чердаке зернохранилища свою жену, – Старик зевнул. – Я, пожалуй, займусь написанием методических указаний по захоронению трупов. Давай спать. Поздно.

– А когда привидение приедет с последней электричкой, тебя разбудить?

– Всенепременно.

Огромная, вероятно супружеская, кровать с периной и шестью подушками. Убедившись, что Старик благополучно провалился в перину, Инна похлопала по ней ладошкой.

– А я люблю спать в гамаке! – послышался ее голос откуда-то снизу.

– Ну конечно! – отозвался Самойлов и не узнал свой голос – глухой, как из ваты. – А для кого тогда тут табуретка высокая приставлена?

– Это для расслабухи. Я залезаю сюда попрыгать.

Самойлов хотел спросить, как ей удается содержать в порядке такой дом, но он отключился и открыл глаза за несколько секунд до того, как почувствовал прикосновение руки. Чиркнула спичка. Он увидел голову девочки рядом. Инна показывала ему пальцем, прижатым к губам, чтобы он молчал. Самойлов глубокомысленно покивал головой. Ругаться ему не хотелось, но и идти смотреть на привидение с последней электрички – тоже. Ноги и руки болели.

Инка наклонилась к его лицу, запахло скуренной сигаретой и мятной конфетой.

– Привидение уже в саду, пойдем.

Она была в ночной рубашке, на плечи накинут платок.

– Не желаю, – прохрипел Старик трагическим шепотом. – Оно молодое, это привидение?

– Оно – совсем как я!

– Пусть приходит ко мне, а то вставать неохота.

– Да пойдем же, оно в прошлый раз пыталось открыть окно в моей комнате, а теперь я его специально открыла, ведь ты здесь, и я не боюсь!

Старик с большим трудом выбрался из перины и поплелся по коридору. Хотел подняться на второй этаж, там в одной из комнат он заметил прикрепленный к стенам гамак, но девчонка резко развернула его к комнате с зеркалами.

Свет они не зажигали, ночь была темная, Самойлов с трудом ориентировался, протянул руку вперед, чтобы не стукнуться головой о дверь, приоткрыл ее и увидел легкое свечение среди зеркал. Слабый, чуть светящийся лучик пробегал по комнате. Инка спряталась за его спиной. Старик не мог понять, откуда идет свет, посмотрел на окно, тут же уловил краем глаза чье-то лицо в одном из зеркал, всмотрелся и вздрогнул. В зеркале было видно окно, а в окне – голова Инны! Одна рука белела на подоконнике, в другой был фонарик. Свет от фонарика пробегал по зеркалам. Старик на всякий случай протянул руку назад и потрогал Инку. Она была за его спиной. Старик и та, в окне, посмотрели друг на друга. Луч фонарика добрался до двери и осветил всклокоченного Старика, замотанного в простыню. Фонарик тут же потух, лицо скрылось… топот ног, шелест листьев…

Старик зажег свет. С грустной тоской посмотрел на бледное личико где-то у его живота. Одинокое крошечное существо – у него никак не получалось представить ее женщиной.

– Ну и как же тебе это удалось проделать?

Инка пожала плечами. Старик еще раз внимательно осмотрел зеркала. Да, при желании можно было, стоя за его спиной и поставив предварительно зеркала определенным образом, скорчить какую угодно рожу и он бы увидел эту рожу. Но окно?

Они прошли в столовую. Старик налил в чашку остывшей заварки, Инка, уставшая и какая-то опустошенная, смотрела перед собой не мигая. Старик вгляделся внимательнее и увидел на ее руке, чуть выше кисти, шрам.

– Откуда это?

– Упала на косу.

– Вы с сестрой дружно жили?

– Ну, дед, ты как на допросе! Нет. Не дружно. Мы были погодки, вроде и разницы в возрасте нет совсем. Я ее иногда знатно поколачивала. И волосы у нее были светлее моих. Коса. Вообще… Знаешь, как она этот дом называет? Жилище. Нет, ты вдумайся, может ли человек жить в таком доме, если называет его «жилище»! Однажды даже сказала «жилая площадь».

– На суде?

– Да нет, она все бумаги собирала, чтобы дом пополам поделить, а до суда дело не дошло, как-то все притихло. Ей же полагается какая-то часть, как дочери. Я в этом не разбираюсь, а она целый год все копалась, копалась, а потом вдруг надоело. Так и жили. На лето – дачники… Я продавала цветы и рассаду, иногда подрабатывала в варьете.

– Ты танцевала в варьете? – удивился Самойлов.

– Нет, – легкий переход от отчаяния к улыбке и обратно. – Я была ассистенткой у волшебника. У мага, так сказать, и чародея. В основном пряталась в ящике с зеркалами.

Инна прилегла в кресле, глядя, не мигая, в полоску черного пространства между занавесками. Старик слушал ночь. В доме иногда вдруг что-то вздыхало, поскрипывало, но не страшно, а как-то по-домашнему. Хороший дом, что и говорить. Можно ли убить за дом? Такая маленькая, такая молодая…

– Сколько тебе полных лет?