Глинтвейн для Снежной королевы - Страница 37

Тоскливость

Трубку взял папа Капустин. И так искренне обрадовался, так взахлеб, что Самойлов даже пожалел о звонке – он не любил раскаявшихся задним числом, а эта любящая супружеская чета поразила его навек своей инфантильностью в горе и согласием с исчезновением ребенка. Но потом оказалось, что Капустины искали Самойлова для дела, а на прежнем месте работы им наотрез отказались дать его домашний телефон.

Капустин настаивал на встрече, Прохор Аверьянович лениво отказывался, потягивая у телефона кагор (он не любил пить один, а так вроде получалось, что в компании). Как-то так случилось, что Самойлов устал сопротивляться и согласился принять у себя дома Капустина, но одного – категорически. Без жены и без тещи.

Через полчаса Валентин приехал.

– Понимаете, мы с женой хотели бы нанять вас для одного дела. Мы знаем, что вы больше не работаете, а в наших семейных проблемах вы, как никто… – замялся Капустин. – К тому же по роду вашей деятельности эта работа не должна представлять для вас трудности, я сейчас зарабатываю достаточно, чтобы оплатить услуги любого частного агента, но ваша квалификация…

– Стоп, – Самойлов прервал бормотание Капустина шлепком ладони по столу. – Будете вино?

– Нет, спасибо, я с этим делом теперь очень осторожен, понимаете, как выпью, сразу вижу козу.

Прохор Аверьянович всмотрелся в лицо собеседника. На спившегося алкоголика Капустин не походил. Совсем не походил. Ухоженный, в дорогом костюме, с маникюром.

– В смысле – козла рогатого? – уточнил он все-таки.

– Нет. Козу, но тоже очень рогатую. Гуси-лебеди опять же недавно тут прилетели. В смысле – на пруд, но это к делу не относится. Мы хотели просить вас найти ребенка.

– Как – опять? – дернулся Самойлов от неожиданности.

– Нет… да, в смысле – нашу дочь, Валерию. Она пропала.

– Давно? – напрягся Самойлов.

– Семьдесят четыре дня…

– По порядку, с самого начала, – Самойлов уставился на галстук Валентина, стараясь сосредоточиться.

– Она поссорилась с нами, то есть бросила нас и ушла жить к бабушке. Через две недели после этого нам сообщили, что девочка перестала ходить в школу. Мы не волновались, Лера с пятого класса учится нестандартным образом, то ходит в школу, а то по месяцу не ходит, потом как-то сама договаривается с преподавателями…

– Начните со слова «поссорилась». Что это значит? – перебил Самойлов.

– Ну, как это бывает с подростками, – прятал глаза Капустин. – Накричала, обозвала, хлопнула дверью.

– Тогда начните с разъяснения слова «накричала», что мне все из вас вытягивать приходится?! – Самойлов отметил, что нервничает.

– Мы с женой сказали Лере, что не будем больше искать Антона. Объяснили, как могли, что лучше постараться наладить дружеские отношения с Корамисом и уговорить его привезти мальчика на встречу. Встретиться где-нибудь на нейтральной территории, вы понимаете? На курорте, например, в Греции. Это бы всех успокоило, потому что американец Корамис категорически отказался приезжать в Москву, и вообще он в Россию больше ни ногой и намерения свои подтвердил тем, что расторг очень дорогой контракт, по которому он, собственно, сюда и ездил. Да! – просиял Капустин. – Мы поговорили с Антошей по телефону! Он разговаривал с нами по-английски, представляете? – увидев лицо Самойлова, Капустин сник. – О чем я?…

– Вы сказали дочери, что не будете искать мальчика. Я думаю, вы так решили из-за беременности жены, я еще при нашей последней встрече понял, что ее беременность окажется решающим фактором в этом вопросе. Вы сказали Лере об этом?

– Ну да, и об этом тоже…

– А она?

– Обозвала нас.

– Как? – Прохор Аверьянович подался к Капустину через стол.

Подумав, Валентин с трудом выдавил:

– Говнюками. Без влияния Элизы тут не обошлось.

– Да нет, – откинулся на спинку стула Самойлов, – я думаю, это ее слово выстраданное, так сказать. Ударили? Что вы так смотрите? Пощечиной наградили?

– Что вы?! – ужаснулся Капустин. – Валентина заплакала, а я пытался объяснить дочери фатальность сложившихся обстоятельств. Но Лера сказала, что сама будет искать брата и что не хочет больше с нами общаться.

– Что говорит Элиза? – спросил Самойлов, нюхая свой опустевший бокал – хорошее вино, после него донышко пахнет давленым виноградом.

– Ей по барабану, как выражается наш дворовый друг. Несет черт знает что! Что девочка должна сама пробиваться в жизни, что любая работа почетна, а в последний раз она сказала, что у Леры есть хороший богатый покровитель и нам нечего беспокоиться, представляете? Нам с Валей удалось ее заманить в гости, применили кое-какие методы допроса. Ничего толком узнать не удалось, кроме даты, когда она последний раз видела девочку. Получается – семьдесят четыре дня прошло.

– И что – никаких известий? – задумался Самойлов.

– Лера звонила Элизе. Раз пять или десять… Двенадцать, – определился Капустин. – Большинство звонков записалось на автоответчик.

– Так какого черта вы тогда морочите мне голову? – вскочил Самойлов. – Что вы подразумеваете под словом «пропала»?

– Никто ее не видел с тех пор, понимаете? А звонки – они могут быть записанными на пленку, а потом кто-то прокручивает их в трубку…

– Значит, когда пропавший мальчик звонит вам из счастливой американской жизни, на английском! – только вдумайтесь, на английском языке, вас это не настораживает, никаких мыслей о подделке в голову не приходит. А тут!..

– Из немецкой, – заметил Капустин.

– Что?… – опешил Самойлов.

– Из счастливой немецкой жизни. Антоша с Корамисом месяц назад еще были в Германии. Найдите Леру, пожалуйста, – жалобно попросил Капустин. – На меня без Лерки напала такая тоскливость, впору мебель грызть.